Неточные совпадения
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые
слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в
кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
Слезы текли по лицу его так обильно, как будто вся
кожа лица вспотела
слезами, а Варвара, сконфуженно отталкивая его, умоляюще глядя на Клима, укоризненно позвала...
— Милый, — шептала она, и
кожу его груди щекотали тепленькие капли
слез. — Такой милый, простой, как день. Такой страшный, близкий.
Как-то днем, в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым товарищем послали посмотреть: что там? Минут через двадцать чумазый привел его в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он сидел на табурете, весь бок был в крови, — казалось, что с бока его содрана
кожа. По бледному лицу Лаврушки текли
слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Лицо у него было мокрое, вся
кожа как будто сочилась грязными
слезами, дышал он тяжело, широко открывая рот, обнажая зубы в золотых коронках.
— Исключили, — пробормотал он. На голове, на лице его таял снег, и казалось, что вся
кожа лица, со лба до подбородка, сочится
слезами.
От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Ивановича только называется кожаным, а в самом-то деле оно — не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как развалилась в куски и
слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством.
Тогда запирались наглухо двери и окна дома, и двое суток кряду шла кошмарная, скучная, дикая, с выкриками и
слезами, с надругательством над женским телом, русская оргия, устраивались райские ночи, во время которых уродливо кривлялись под музыку нагишом пьяные, кривоногие, волосатые, брюхатые мужчины и женщины с дряблыми, желтыми, обвисшими, жидкими телами, пили и жрали, как свиньи, в кроватях и на полу, среди душной, проспиртованной атмосферы, загаженной человеческим дыханием и испарениями нечистой
кожи.
Над толпой колыхалась туча копоти и пыли, облитые потом лица горели,
кожа щек плакала черными
слезами.
Добравшись до узкой тропинки, ведшей прямо к хате Мануйлихи, я
слез с Таранчика, на котором по краям потника и в тех местах, где его
кожа соприкасалась со сбруей, белыми комьями выступила густая пена, и повел его в поводу. От сильного дневного жара и от быстрой езды кровь шумела у меня в голове, точно нагнетаемая каким-то огромным, безостановочным насосом.
Тихо таково вымолвил последнее слово, а сам все на хозяйку смотрит и смеется. У Татьяны Власьевны от этих слов мороз по
коже пошел, она хотела убежать, крикнуть, но он все смотрел на нее и улыбался, а у самого так
слезы и сыплются по лицу.
На щеке старика в глубокой морщине засверкала веселая
слеза, он закинул голову и беззвучно засмеялся, играя острым кадыком, тряся изношенной
кожей лица и по-детски размахивая руками.
Но рука ее, должно быть, не чувствовала, как ударяются о нее
слезы: она оставалась неподвижной, и
кожа на ней не вздрагивала от ударов
слез.
— запел он всей грудью, а глаза крепко закрыл. Но и это не помогло, — сухие, колючие
слёзы пробивались сквозь веки и холодили
кожу щёк.
Но жену дразнить было скучно, её багровое лицо быстро потело
слезами, казалось, что
слёзы льются не только из глаз её, но выступают из всех точек туго надутой
кожи щёк, из двойного, рыхлого подбородка, просачиваются где-то около ушей.
Но, несмотря на эти горестные
слёзы, выжимаемые им, обиженный человек был приятен и необходим Артамонову старшему, как банщик, когда тот мягкой и в меру горячей, душисто намыленной мочалкой трёт
кожу спины в том месте, где самому человеку нельзя почесать, — не достаёт рука.
День был жаркий, сухой, солнце смотрело прямо в мокрое лицо Назарова, щекотало веки, заставляя щуриться, и сушило
слёзы, покрывая
кожу точно коростой. Он двигал мускулами, чувствуя всё лицо склеенным, плакать было неудобно, а перестать — неловко. Да уже и не хотелось плакать.
Их руки безнадежно тянутся ввысь, их костлявые ребра рвут тонкую и худую
кожу, их глаза полны
слез и гортань пересохла от стонов.
Васильеву почему-то вдруг стало невыносимо жаль и себя, и товарищей, и всех тех, которых он видел третьего дня, и этого доктора, он заплакал и упал в кресло. Приятели вопросительно глядели на доктора. Тот с таким выражением, как будто отлично понимал и
слезы, и отчаяние, как будто чувствовал себя специалистом по этой части, подошел к Васильеву и молча дал ему выпить каких-то капель, а потом, когда он успокоился, раздел его и стал исследовать чувствительность его
кожи, коленные рефлексы и проч.
— Что вам, голубушка? — спрашиваю я, а она как зальется
слезами да затрясется всем телом — меня мороз по
коже подрал…